6 мая Церковь празднует память одного из самых почитаемых христианских святых — великомученика Георгия Победоносца. С его именем связано много различных, порой не очень согласуемых друг с другом легенд. Исторические мотивы, церковное предание и народные сказания нашли отражение в иконографии святого.

Святой Георгий. XIV век. Византийский музей, Афины

Воин-мученик

Культ святого Георгия зародился в Палестине, в Лидде (Диосполис), где издревле почиталась его гробница, а затем распространился по всей христианской ойкумене. Уже в V веке в Риме была построена церковь во имя святого Георгия, где хранилась часть его мощей, а также его копье и хоругвь. Примерно в это же время стало формироваться и житие святого. Исторических сведений о святом Георгии сохранилось мало, однако уже в венской рукописи IV-V веков мы находим рассказ о его мученичестве. Сохранились также папирусные фрагменты Деяний Георгия VI века.

Вначале Георгий предстает как исповедник христианства, отстаивающий свою веру перед императором Диоклетианом (в народных сказаниях — перед неверным царем Дадианом), но со временем формируется образ Георгия как защитника слабых и угнетенных, что выразилось более всего в сюжете борьбы со змием и освобождении юной девицы. Интересно, что в древнейших сказаниях святой Георгий одерживает победу над змием не оружием, а при помощи молитвы, после чего проповедует народу, и по его слову люди принимают крещение.

Согласно преданию, святой Георгий жил в III веке в Каппадокии (по другим версиям — в Палестине). Был сыном богатых и знатных родителей, исповедовавших христианство, его отец умер как мученик за Христа, когда Георгий был еще ребенком. После кончины матери, в 20-летнем возрасте он поступает на военную службу. Одаренный умом, храбростью, физической силой и красотой, Георгий добился высокого положения, стал военноначальником, близким к императору Диоклетиану. Но когда начались гонения на христиан, Георгий предстал перед императором, объявил себя христианином и обличил Диоклетиана. Его арестовали, подвергли жестоким пыткам, и в 303 (304) году обезглавили.

Св. Георгий, побеждающий дракона. Паоло Учелло. XV век. Лондонская национальная галерея.

Чудо от иконы "Богоматерь Знамение" (Битва новгородцев с суздальцами). Середина XV века, ГТГ

Святой Георгий со спасенным юношей. Греческая икона XVI века. ГИМ

Покровитель знати

Церковь почитает святого Георгия как великомученика. По всему миру мы встречаем его образы на иконах и картинах, в храмовых росписях и книжной миниатюре, на крестах и панагиях, в геральдике и скульптуре.

Самые ранние изображения святого Георгия сохранились в Египте: это фреска на столпе Северной церкви в Бауите, а также энкаустическая икона «Богоматерь на престоле с архангелами и свв. Феодором и Георгием» из монастыря святой Екатерины на Синае. Оба изображения датируются VI веком. На фреске святой Георгий изображен как воин, во всем боевом облачении, с высоко поднятым мечом, на иконе — в белой тунике, с крестом в руке.

Основная иконография святого Георгия сформировалась в Византии, где он был весьма почитаем. Византийские императоры, часто поставлявшиеся из военной знати, считали святого Георгия своим покровителем. Изображения его были на монетах и печатях династии Комнинов и Палеологов.

В византийском искусстве образ Георгия-воина — в доспехах, со щитом, мечом и копьем — соединялся с символами мученичества — крестом и красным плащом. С самых ранних изображений его облик обретает узнаваемые и устойчивые черты: это безбородый юноша, с миловидным лицом и шапкой кудрявых волос. Георгия часто изображают вместе с другими воинами-мучениками — Димитрием Солунским, Феодором Тироном, Феодором Стратилатом и др.

Не позже конца XII века возникает иконографический извод Георгия, восседающего на троне, но это довольно редкий тип. Также редким является образ Георгия в молении, когда святой изображается в трехчетвертном развороте перед Христом, с поднятыми в молитве руками. Уже в поствизантийский период появляется образ, получивший наименование Кефалофорос, когда святой изображается с усеченной головой в руке. Такой извод был популярен на Крите в XVI-XVII веках.

Чудо Георгия о змие. Новгород, XV век. Русский музей в Санкт-Петербурге.

Святой Георгий. Икона XII века из монастыря святой Екатерины на Синае

Святой Георгий. XI век. Новгород Великий. Ныне находится в Успенском соборе Московского Кремля.

Змееборец

Но самым излюбленным во всем христианском мире стал образ Георгия на коне, поражающего змея («Чудо Георгия о змии»). Одни из ранних изображений такого типа сохранились на стенах пещерных храмов Каппадокии, в долине Гереме (конец IX — начало X века). Особо популярным святой Георгий-змееборец становится в XIV веке, когда почитание святых воинов обретает смысл духовного сопротивления туркам-османам, теснившим христиан на Балканах. В этот период появляется также образ со спасенным из плена отроком, которого изображают сидящим в седле, позади Георгия («Чудо Георгия с отроком»).

Сюжет «Чудо Георгия о змие» существует во множестве вариантов. Например, в греческих редакциях сказания это чудо описывается как единственное прижизненное, а в славянской традиции оно считается посмертным.

Сказание гласит, что недалеко от места, где родился святой Георгий, возле Бейрута (в ряде текстов называется город Ласия или Гевал, в земле Палестинской), жил змей, пожиравший людей. И жители той местности из страха перед чудищем решили регулярно по жребию отдавать ему на съедение юношу или девицу. Однажды жребий выпал на дочь правителя. Ее отвели к берегу озера и привязали. В ужасе она стала ждать появления змея. Когда же страшный зверь вышел из озера и стал приближаться к ней, вдруг появился Георгий на белом коне, поразил змея копьем и спас девицу. Он не только прекратил уничтожение людей в пределах Бейрута, но и обратил ко Христу жителей той страны, которые были язычниками.

«Чудо о змии» хорошо известно во всех христианских странах, но особенно там, где была сильна народная традиция: в Малой Азии, Южной Италии, Грузии и Древней Руси. Особым почитанием святой Георгий был окружен в Грузии, где его считали небесным покровителем страны, само название которой происходит от имении Георгий. Изображения святого, сцены его жития и чудес есть практически в каждой грузинской церкви. Перевод жития святого Георгия на грузинский язык был сделан в IX веке, а уже в XI веке в искусстве Грузии появляется развитый иконографический цикл жития святого. Возможно, сказалось то, что из Каппадокии происходила родом и святая Нина, просветительница Грузии, а согласно преданию, Нина и Георгий состояли в родстве. Одним из самых ранних изображений святого Георгия считается рельеф конца VI века на малой стеле из Брдадзори (Картли, Восточная Грузия). На западном фризе Мартвильского храма (VII век) сохранилось изображение всадника на коне, поражающего человеческую фигуру, которое исследователи также считают образом святого Георгия. Но это сомнительно, потому что такой иконографический извод соответствует святому Димитрию Солунскому, а не Георгию.

Чудо Георгия о змии с житийными клеймами. Новгородская икона XIV века. Русский музей.

Чудо Георгия о змии. Фреска XII века из Георгиевского собора в Старой Ладоге.

Любимый святой русских князей

В Древней Руси великомученик Георгий также был одним из самых почитаемых святых. Он считался покровителем князей и воинов. Многие русские князья носили его имя. Так, сын Владимира Святого, крестителя Руси, киевский князь Ярослав Мудрый в крещении был назван Георгием. Он поставил в Киеве храм в честь своего небесного покровителя. Этот храм был освящен митрополитом Илларионом 26 ноября 1051 года, и день осеннего празднования святого Георгия получил именование Юрьева дня. В Киевском соборе Святой Софии, построенном Ярославом Мудрым, северный придел освящен в честь святого Георгия, и в нем сохранился самый ранний из житийных циклов великомученика (40-е годы XI века). В подражание византийским императорам Ярослав повелел на серебрениках и печатях изображать Георгия. На одной из сохранившихся печатей видна полуфигура воина и греческая надпись: «Господи, помоги рабу твоему Георгию, архонту».

В ранних русских иконах в образе Георгия подчеркивалось его могучее телосложение, физическая красота и твердость в вере. Таков образ на двусторонней иконе XI века из Успенского собора Московского Кремля. Это святой, готовый стоять за веру вплоть до смерти. Он изображен по пояс, в латах, с копьем в правой руке и мечом в левой, на плечи его накинут красный плащ мученика.

К домонгольскому времени относится и икона святого Георгия (ныне в Третьяковской галерее), она происходит из Новгорода, из Георгиевского собора Юрьева монастыря, заложенного в 1119 году правнуком Ярослава Мудрого, Мстиславом Владимировичем, также нареченным в крещении Георгием. Икона больших размеров (230 х 142 см), на ней святой представлен в рост, с копьем в правой руке и мечом в левой, с круглым щитом за левым плечом. Голову Георгия украшает драгоценный венец.

Юрий Долгорукий, глава династии владимиро-суздальских князей и основатель Москвы, также считал своим небесным покровителем великомученика Георгия. В 1152 году он заложил каменную Георгиевскую церковь во Владимире. Образ Георгия украшал княжескую печать Юрия Долгорукого.

Рельефное изображение Георгия на коне встречается на фасаде Димитриевского собора во Владимире (90-е годы XII века). При князе владимирском Георгии Всеволодовиче был построен Георгиевский собор в Юрьеве-Польском (1230-1234).

Святой Георгий, XIII век. Музей истории и этнографии Сванетии, поселок Местия края Самегрело и Земо-Сванети, Грузия

Святой Георгий, XIII век. Византийский музей, Афины.

Чудо Георгия о змие. XVI век, Псковская школа. Псковский государственный объединенный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник.

Чудо Георгия о змие. XVI век. ГТГ

Егорий Храбрый

К домонгольскому периоду относится и фреска Георгиевского собора в Старой Ладоге (около 1164 года), на которой представлен Георгий на коне. Но всадник не поражает змия, как это бывает обычно, он лишь попирает его, при этом царевна ведет змия на пояске, как на поводке. Такая необычная интерпретация отсылает нас к русскому духовному стиху о Егории Храбром, в котором освобожденная царевна помогает святому Георгию укрощать змия, повязав его шею своим шелковым пояском. В данном случае мы видим, что змий — как символ зла — не повержен, а приручен, зло искореняется путем преображения, а не умерщвления твари. Не случайно в народных легендах Егорию Храброму приписывалось «утверждение на Руси веры православной и искоренение басурманской».

В домонгольский период, характеризующийся высокой княжеской культурой, преобладают изображения святого Георгия как воина-мученика, покровителя князей и воинов. Во времена татарского ига христианская вера глубже проникает в народную среду, и начинает преобладать образ Георгия-змееборца, выражающий чаяния народные на помощь небесных заступников.

Георгий пользовался особой любовью в Новгороде и даже считался одним из покровителей города. В летописи есть рассказ о том, как Георгий помог новгородцам освободиться от осаждающей город чуди. В известной новгородской иконе «Чудо от иконы Знамения» святой Георгий вместе с другими святыми воинами возглавляет конницу, прогоняющую полки суздальцев от стен города.

Один из ранних и ярких примеров представляет новгородская икона I половины XIV века. В ней совмещаются исторический и фольклорный пласты жития: «Чудо Георгия о змии» помещено в среднике и окружено 14 житийными клеймами. Георгий представлен здесь как народный герой: и христианский мученик, и небесный воин-избавитель. Фигура его хрупка и изящна, всем своим юным обликом он схож с ангелом. Конь и всадник легко парят не касаясь земли. Здесь, как и на ладожской фреске, царевна ведет на пояске змия. В клеймах на полях подробно изображены сцены мученичества. Может показаться, что мучения изображены как-то отвлеченно, однако для людей Древней Руси образ прочитывался сквозь призму народных сказаний, в которых многократно и очень поэтически высоко воспевается подвиг Егория Храброго.

Герб, орден и простая копейка

Начиная с XV века иконография «Чудо Георгия о змии» усложняется, обогащаясь все новыми деталями. Появляется образ Христа в небесном сегменте или изображение Его благословляющей десницы, фигурка парящего ангела или двух ангелов, возлагающих венец на главу Георгия. На некоторых иконах изображается конное воинство, выезжающее из городских ворот навстречу Георгию.

На протяжении многих веков иконописцы, скульпторы и художники изображают святого Георгия. Его образ украшает герб Москвы со времен Ивана III. В XVI веке святой Георгий появился на русских монетах. Даже название «копейка» связано с образом великомученика, ведь воин с копьем на Руси звался копейщиком. Орден Святого Георгия был высшей наградой для солдат и унтер-офицеров в дореволюционной России. Образ юного воина, отдавшего жизнь за Христа и готового сразиться со страшным змием, до сих пор вдохновляет иконописцев. Яркий пример — образ святого Георгия современного иконописца Дмитрия Хартунга, в котором соединились черты канонической иконы и отголоски античности.

Чудо Георгия о змие

Середина XIV в.

• Onasch 1961: XIV в.
• Смирнова 1976: Вторая половина XIV в.

ГТГ, инв. 12868.
Вторая половина XIV в.
55 × 37.

Происхождение. Из собрания А. В. Морозова. С 1918 г. находилась в устроенном на основе этого собрания Музее русской художественной старины; в 1926 г. вместе с этой коллекцией передана в ГИМ, в 1930 г. поступила в ГТГ 1 .

1 О собрании А. В. Морозова см.: В. И. Антонова. Древнерусская живопись в Государственной Третьяковской галерее. - В. И. Антонова, Н. Е. Мнева , стр. 23–24, 27.

Раскрыта до 1917 г. (в книге А. В. Грищенко воспроизведена в нынешнем состоянии).

Доска липовая цельная, без шпонок. Ковчег. Паволока не видна. Слой грунта тонкий.

Сохранность. Не исключено, что первоначальная живопись сохранилась плохо и была сильно «правлена» реставратором при расчистке, в соответствии со вкусами дореволюционных иконников и коллекционеров. Прописан черный рисунок. Сомнения в подлинности внушают также крылья и голова дракона. Возможно оказались измененными очертания правой горки: на фоне видны следы лиловой краски, как бы оставшейся от счищенного участка.

Вероятно, фон и поля были светло-желтыми; местами видны следы оставшегося красителя 2 . На нимбе имеются тонировки.

2 Ср. сведения о вкусах коллекционера: «Морозов предпочитал освобожденный от золота или красок левкас фона, напоминающий своим цветом желтоватую слоновую кость...» (там же, стр. 24).

Можно предполагать, что надпись на фоне, как и голгофский крест с сопровождающей его надписью, «правлены» реставраторами.

Описание.

Георгий представлен на черном коне. Слева внизу - черная пещера, из которой выползает серо-голубой с. 238
с. 239 ¦ дракон с красно-черно-желтыми крыльями. Длинным копьем Георгий пронзает дракону пасть. По сторонам - симметричные горки: слева светло-желтая, справа лиловато-коричневая. Справа вверху зеленый сегмент «неба» с благословляющей десницей.

Святой облачен в киноварный плащ, зеленую рубаху, желтые штаны и коричневые с желтой и зеленой разделкой пластинчатые доспехи. На голове белый венец-стемма с красными и зелеными «камнями». Нимб желтый. За плечом виден коричневый щит с желтыми каймой и лопастями. Сбруя коня в виде киноварных лент с белильными «жемчугами». Хвост подвязан белым шнуром. Лик Георгия написан выпукло, системой серо-санкирных (в основном в тенях) и светло-желтых охристых штрихов, с киноварной подрумянкой на щеках и в тенях и с легкими белильными бликами. Волосы изображены черными завитками по киноварной основе, с желтыми штрихами - «бликами».

Фон и поля в настоящее время белые. Рамка по лузге и опушь на верхнем поле киноварные.

По сторонам нимба колончатая киноварная надпись уставом:

Возле благословляющей десницы:

На верхнем поле оливково-санкирной краской начерчен голгофский крест с надписью:

Иконография.

3 В. Н. Лазарев, Н. Е. Мнева. Памятник новгородской деревянной резьбы XIV века (Людогощенский крест). - «Сообщения Института истории искусств», вып. 4–5. М., 1954, илл. на стр. 156.

Новым для икон данного сюжета является наличие «благословляющей десницы». Этот краткий иконографический извод впоследствии широко распространяется в новгородских иконах, что связано с почитанием Георгия-змиеборца в народных слоях.

Датировка и атрибуция.

Датировка иконы колеблется от XIII в. (А. В. Грищенко, , Ю. А. Олсуфьев ) до XV в. (А. И. Некрасов , стр. 174, подпись под рис. 114]). Чаще всего ее относят к XIV в. (А. И. Некрасов , стр. 172), точнее - ко времени около середины столетия (В. Н. Лазарев , Н. Е. Мнева ).

Вероятно, икона создана не ранее середины XIV в. Против более раннего времени свидетельствуют признаки знакомства с художественными приемами XIV в., которые в новгородской живописи «народного» направления первой половины столетия были еще мало известны: пространственность композиции, живописная моделировка чистыми или чуть подцвеченными белилами.

Лик Георгия характерен для второй половины столетия (для типа лика ср., например, фреску 1364 г. в параклисе св. Григория Богослова при церкви Перивлепты в Охриде) 4 .

4 П. Миљковић-Пепек. О сликарима митрополиту Joвану и jеромонаху Макариjу. - «Моравска школа и њено доба. Научни скуп у Ресави. 1968». Београд, 1972, стр. 241, сл. I.

В типе и живописи лика икона обнаруживает сходство с фигурами воинов в верхнем ярусе иконы «Рождество Богоматери, с избранными святыми », второй половины XIV - начала XV в. (кат. № 28). Совпадает и редкая деталь: изображение прядей волос в виде ярких цветных завитков.

Колончатое расположение букв надписи является относительно ранним признаком. Однако начертание букв А. С. Орлов отнес к концу XIV в. По мнению О. А. Князевской, форма букв не соответствует обычным начертаниям XIV в. в рукописях.

М. В. Алпатов подчеркивает архаизм памятника: своей статичностью композиция напоминает центральное изображение в житийной иконе Георгия из собрания М. П. Погодина в ГРМ (кат. № 10).

Литература.

Икона Успение Богородицы

Интересной иконографической особенностью выделяется икона Успения середины XVI века из Владимиро-Суздальского музея-заповедника. Если во всех рассмотренных выше памятниках Христос чаще всего изображался фронтально, держа душу Богоматери двумя руками, то здесь Он представлен в развороте, благословляющим десницей Богоматерь, лежащую на одре. Эта деталь, по всей видимости, появляется в «облачном» варианте Успения в первой половине XVI века и широко распространяется в XVI-XVII столетиях. Благословляющим Богоматерь Спаситель представлен и на иконе XVI века из собрания Русского музея. На ней также представлено вознесение Богоматери, сидящей на престоле, к раскрытым вратам рая, за которыми видны ангельские чины, Небесный город (в виде крестообразной по форме башни) и несколько райских деревьев.

С райской символикой в XVI веке связано и размещение сцены Успения в росписях храмов. Так, в декорации Архангельского собора Московского Кремля и Успенском собора в Свияжске этот сюжет помещен над конхой алтаря, что позволяет трактовать эту композицию, исходя из представлений о символике алтарного пространства как места горнего, райского.

Икона Чудо Георгия о Змие

Чудо Георгия о змие -- описанное в житии святого великомученика Георгия Победоносца спасение им царевны от змея (дракона), совершенное им, согласно большинству указаний, уже после смерти. Получило отражение в иконографии данного святого, став самым узнаваемым его изображением.

Легенда об убийстве Георгием змия имеет восточное происхождение. Отмечают, что она восходит к дохристианским культам. Античная мифология знает ряд сходных сюжетов: Зевс побеждает Тифона, имевшего на затылке сто драконовых голов, Аполлон одержал победу над драконом Пифоном, а Геракл над Лернейской гидрой. Наиболее близким по сюжету к чуду Георгия о зиме является миф о Персее и Андромеде: Персей побеждает морское чудовище и спасает царевну Андромеду, отданную ему на съедение.

Чудо Георгия о змие имеет иносказательное толкование: царевна -- церковь, змей -- язычество то есть Георгий, убивая дракона, спасает христианскую церковь от язычников. Также это чудо рассматривается как победа над дьяволом -- «древним змием».

"Чудо святого Георгия о змие" стало одним из излюбленных сюжетов древнерусской живописи. Как все сюжеты, он был строго канонизирован, и иконописный подлинник говорит о том, как надо этот эпизод изображать на иконах:

"Чудо святого Георгия, како избави девицу от змия, пишется тако: святый мученик Георгий седит на коне белом, в руке имеяше копие и оным колол змия в гортань; а змий вышел из езера вельми страшен и велик; езеро велико, подле езера гора, а на другой стране гора же, а на брезе езера стоит девица, царская дщерь, одеяние на ней царское вельми преизрядное, поясом держит змия и ведет поясом змия во град, а другая девица ворота градския затворяет; град кругом его ограда и башня, с башни смотрит царь, образом рус, брада невелика и с ним царица, а за ними боляре, воины и народ с секирами и копиями".

Иконописный подлинник дает канву, общие положения изображаемого эпизода, но если мы сравним иконы XIV, XV, XVI веков, изображающие "Чудо Георгия о змие", то поразимся тому, как русские мастера в рамках заданного содержания и канонической формы сумели создать столь разные, столь непохожие друг на друга произведения.

Сюжет легко узнаваем: всадник в красном плаще на белом коне колет копьем змея. Здесь есть простор для фантазии древ них мастеров, есть поэтичность, сказочность, и вместе с тем общечеловеческий смысл: добро побеждает зло. Недаром на этих иконах Георгий Победоносец "...дается носителем доброго, светлого начала. В его ослепительном блистании есть нечто грозовое, нечто такое, что уподобляет его сверкающей молнии. И невольно кажется, что нет такой силы в мире, которая смогла бы остановить стремительный бег этого победоносного воителя".

Композиция икон "Чудо Георгия о змие" бывает в сокращенном варианте и в расширенном. Сокращенный вариант изображает только Георгия на коне, поражающего змия. В правом углу обычно присутствует сегмент неба, в котором -- или Христос, благословляющий Победоносца, или Его рука.

В расширенном варианте есть и царевна, ведущая усмиренное чудовище на своем пояске в город; и башня с царем, царицей и приближенными, наблюдающими с высоты за происходящими событиями, и народ, дивящийся чуду. Иногда у головы Георгия летит ангел, венчающий Победоносца короной.

На иконе начала XIV века из Русского музея в Санкт-Петербурге представлен как раз такой расширенный вариант чуда, причем царевна Елизавета названа в надписи Елисавой. Ее родственники и епископ смотрят с высокой башни, как девушка ведет покорное чудовище на своем пояске. Георгий на белом коне четко выделяется на красном фоне, подавляя своими размерами и Елисаву со змием, и даже башню с родителями царевны. Страшное чудище утратило свою грозность, да и Георгий, хоть и держит в правой руке копье, не воинственен. Он спокойно сопровождает усмиренное чудовище, ставшее ручным, и хрупкую девушку в город: дело сделано, главный момент битвы позади, наступает покой и мир.

Икона примечательна еще и тем, что вокруг средника размещены клейма с житием святого, причем большинство из них посвящено его мучениям: Георгия четвертуют, бьют, кладут на него камни, сажают в котел с кипятком, пилят голову, жгут свечами. Великомученик тверд в своей вере, и лик его в каждом клейме остается неизменно спокойным.

Или вот другая новгородская икона "Чудо Георгия о змие" 16 века из Третьяковской галереи. Здесь сюжет дается в краткой редакции: св. Георгий на белом коне, полуобернувшись назад, колет змея копьем в пасть. Больше на иконе ничего нет, только в правом верхнем углу из сегмента неба видна благословляющая рука Господа. Но как выразительна, как прекрасна эта икона! Описывая ее, известный искусствовед М.В. Алпатов поражается удивительной смелости мастера в обращении с традиционными иконографическими мотивами, неистощимости его фантазии, богатству и целостности созданного им живописного образа.

"...Красный плащ развевается на иконе, как алое знамя, трепещет, как огненное пламя, -- он наглядно выражает "пламенную страсть" героя, и по контрасту к плащу белый конь выглядит как символ его душевной чистоты. Вместе с тем своим силуэтом всадник сливается со знаменем, и оттого фигура его кажется как бы окрыленной...".

За спиной Георгия -- щит, украшенный человеческой маской и вместе с тем похожий на солнце. Возможно, в этой детали иконы 16 века нашли отражение древние верования славян: ведь Георгий пришел на смену языческим богам, причем одни считают его наследником Ярилы-Солнца, другие -- Перуна и Дажбога, третьи -- Святовита, а четвертые связывают христианского святого с солнечным конным богом Хорсом.

Скорее всего, на русской почве св. Георгий вобрал в себя самые чистые и светлые качества многих древних языческих богов.

Украсил золотом и драгоценными камнями, и перлами » и повелел отвести к змею.

В греческих редакциях сказания чудо описывается как единственное прижизненное (славянская традиция все чудеса Георгия считает посмертными ) и сообщается, что Георгий был военачальником, «войско его было распущено, а сам он шёл в Каппадокийскую землю , своё отечество ».

Увидев плачущую царевну, он спросил у неё о причине её скорби и, узнав о чудовище, пообещал её спасти. Затем «осенив себя крестным знамением и призвав Господа, со словами: - „во имя Отца, и Сына, и Святого Духа“, - устремился на коне своём на змея, потрясая копьем и, ударив змея с силою в гортань, поразил его и прижал к земле; конь же святого попирал змея ногами ». В некоторых вариантах истории змей был поражён только силой молитвы святого. Затем Георгий приказал царевне связать змея поясом и вести его в город. Народ был удивлён возвращением царевны, а увидев змея в ужасе стал разбегаться. Георгий обратился к ним со словами:

Георгий обезглавил мечом змея, труп жители вынесли за город и сожгли. Данное чудо способствовало обращению местных жителей в христианство , крещение по преданию приняло множество народа (в разных списках от 25 000 до 240 000 ), а в городе построили церковь в честь Богородицы.

Возможное происхождение и толкование

Исследователи отмечают, что змееборческая драма известна с древнейших исторических времен (например, шумеро-аккадский Мардук , ведийский Индра) и восходит к дохристианским культам. Античная мифология также знает ряд сходных сюжетов : Зевс побеждает Тифона , имевшего на затылке сто драконовых голов, Аполлон одержал победу над драконом Пифоном , а Геракл над Лернейской гидрой . Наиболее близким по сюжету к чуду Георгия о змие является миф о Персее и Андромеде : Персей побеждает морское чудовище и спасает царевну Андромеду, отданную ему на съедение.

В христианстве чудо Георгия о змие имеет также иносказательное толкование: царевна - церковь , змей - язычество , то есть Георгий, убивая дракона, спасает христианскую церковь от язычников. Также это чудо рассматривается как победа над дьяволом - «древним змием» (Откр. ; ) .

Католицизм

История о Георгии и змие впервые появляется в «Золотой легенде » Якова Ворагинского. Она была легко воспринята и нашла своё отражение в текстах церковных служб, где она сохранялась до реформы, проведенной папой Климентом VII (XVI век), когда часть молитв, в которых упоминалась битва с драконом, была удалена из требников и прочих церковных книг, и он превратился просто в святого мученика, находящегося у небесного престола рядом с Христом .

Иконография

Изображения Георгия в образе всадника появляются в X-XI века на его родине в Каппадокии, но миниатюры, изображающие его победу над драконом, известны с IX века (псалтырь Лобкова).

Однако в большинстве случаев на иконах изображают сокращённую композицию: конный воин поражает копьём змия, а с небес его благословляет Христос или его рука. Иногда над главой Георгия изображают ангела с венцом в руках. Город на иконах обычно изображают в виде башни. Отличительной чертой русских икон, изображающих этот сюжет, является то, что Георгий поражает дракона копьем не в глаз, как в западной живописи, а в пасть.

В иконописи сюжет чуда Георгия о змие представлен как мистическая битва между добром и злом. При этом «Георгий не делает усилий, его господство над врагом выглядит как нечто извечное и предопределенное свыше ».

Геральдика

В настоящее время эта фигура в гербе Российской Федерации описывается так «в красном щите, - серебряный всадник в синем плаще на серебряном коне, поражающий серебряным копьём чёрного опрокинутого навзничь и попранного конём змея» , то есть без прямой ссылки на святого Георгия, и изображается без нимба . В то же время в гербе Москвы говорится о святом Георгии, поражающем именно змия:

UKR Biały Kamień 1682 COA.png

Белый Камень, 1682

Повесть «Чудо Георгия о змие»

Повесть «Чудо Георгия о змие» является памятником древнерусской литературы . Появилась в XI веке как перевод с греческого языка эпизода из жития святого. В конце XII - начале XIII веков появляется русская переработка переводного сказания - так называемая «вторая русская редакция». Она отличается лаконичностью, свойственной оригинальным древнерусским произведениям. В ней заменены некоторые собственные имена (например, введён вымышленный город Гевал), повествование сокращено, а христианская сторона рассказа приглушена (например, в мотивировке действий Георгия).

Напишите отзыв о статье "Чудо Георгия о змие"

Примечания

3. // Православная энциклопедия
5. Шеппинг Д. О. // Филологические записки . Воронеж, 1884.
6. Пропп В. Я. // Фольклор. Литература. История. (Собрание трудов). М.: Лабиринт, 2002, с. 92-114
9. Сабин Баринг-Гоулд. Мифы и легенды Средневековья. М., 2009. С. 152-178
12. Алпатов М. В. Этюды по истории русского искусства. - М.: Искусство, 1967. Т.1. С. 158.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Чудо Георгия о змие

Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.

В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.

Последняя четверть-конец XIV века. Ростовские земли

48,7 × 33,6 × 2,2 см. Дерево (липа), доска цельная, шпонки отсутствуют, неглубокий ковчег, паволока отсутствует, левкас, темпера.

Происхождение не установлено. Находилась в собрании С. Н. Воробьева (Москва), купившего икону в Москве в 2002 г. Приобретена для музея в 2008 г. Инв. № ЧМ-438.

Раскрыта в 2002 г. С. Н. Воробьевым. Повторно реставрирована в 2008 г. М. М. Бушуевым (ГРМ).

Вставки нового тонированного левкаса в верхнем и нижнем углах и на левом поле. Значительные поздние мастиковки с записью оставлены на правой ноге коня и его крупе с частичным заходом на фон, мелкая вставка на шее коня. Незначительные выкрошки грунта по всей поверхности. Красочный слой потерт, особенно по теневым частям лика, на синих одеждах Георгия, на границах соприкосновения фона с нимбом. По всему среднику и на полях многочисленные следы от гвоздей, крепивших оклад. Авторские киноварные надписи, двойная отводка по лузге и копье хорошей сохранности.

Композиция иконы основана на одном из эпизодов византийской легенды, входившей в цикл чудес святого Георгия и известной с IX в. в памятниках письменности как «Чудо святого великомученика Георгия о змие». Ее иконография следует краткому изводу сцены (который соответствует лишь кульминационному моменту этого текста), получившему распространение в искусстве XIV–XV вв. В данном случае, однако, выбран самый лаконичный и весьма редкий иконографический вариант, лишенный каких-либо повествовательных подробностей: отсутствует благословляющая десница Божия; святой представлен без щита, постоянного атрибута воина; нет и намека на характер и место действия – не только обычных горок, но даже позема, иногда использовавшегося для самых кратких изводов. Скачущий на черном коне Георгий поражает копьем змия, извивающегося прямо на светлом фоне иконы, причем действительно имеющего вид змия, а не дракона (как он изображен на большей части икон этого сюжета) – без крыльев и когтистых лап. Подобные изображения встречаются редко: таким змий показан, например, в происходящей с Пинеги иконе ростовского круга из собрания М. В. Розановой (Британский музей, Лондон), или в произведении первой половины XVI в. (?) из собрания И. С. Остроухова (ГТГ). Однако самая близкая аналогия – икона рубежа XIV–XV вв. ростовского происхождения из собрания К. В. Воронина, представляющая уже следующий этап развития сюжетной композиции. Но и в ней повторяется такая особенность, как намеченный рисунок чешуи змия. Контраст между крупным, с трудом вписанным в поле средника конем, не летящим, а тяжело скачущим, и подчеркнуто маленьким, хрупким, совсем не похожим на злого дракона змием, к тому же окрашенным в небесно-голубой цвет, лишает икону обычного для таких сцен акцентирования идеи змееборства: противопоставления веры и добра злу, язычеству. Памятник словно воскрешает древнюю византийскую традицию изображения Георгия-всадника или конного воина-триумфатора и напоминает редкие примеры сцены, где змия вообще нет, хотя сохраняется поза святого, замахнувшегося копьем и наносящего удар, как на новгородском памятнике конца XIV в. из погоста Любони (ГРМ). Между тем спокойно опущенный хвост коня более соответствует иноходи, чем стремительному бегу животного.

Другие особенности композиции – скачущий галопом конь, высоко занесенная рука всадника, вонзающего копье в раскрытую пасть дракона, а также широко развевающийся за спиной, словно наполненный энергией движения красный плащ, – типичны для икон XIV–XV вв. Несмотря на лаконичность иконографии, очень подробно и достоверно изображена конская упряжь: высокое седло и две попоны (как полагалось при торжественном выходе наездника), сбруя, решма, киноварные ремни и ленты, элегантно перетягивающие круп, и особенно завязанные на ногах красные шнуры, реющие при беге. Парадный вид лошади соответствовал значительности седока-победителя, – очевидно, что в основе композиции лежал древний, видимо византийский, образец.

Лаконичное, лишенное какого-либо нарративного контекста изображение уподобляло образ Георгия, воина и змееборца, геральдическому знаку-символу, что усиливалось еще одной иконографической приметой образа – черной мастью коня, – сближающей его с небольшой группой произведений, в основном среднерусского происхождения, отличающихся этой редкой особенностью: с иконой середины XIV в. из собрания А. В. Морозова (ГТГ), упомянутым ранее пинежским образом из коллекции М. В. Розановой, иконой XV в. (?) из собрания Р. Лакшина (Швейцария), двумя иконами последней трети XV в. из частных собраний и несколькими памятниками XVI столетия. Образ из собрания Музея русской иконы среди них оказывается одним из самых ранних.

Убедительного объяснения замене традиционного белого цвета коня в этой сцене не существует. Антитеза «белое – черное», означающая «жизнь – смерть», «рай – ад», «свет – тьма», в христианском понимании отнюдь не сводилась к противопоставлению добра и зла. Ею пронизаны библейское повествование, литургическая поэзия и колористическая символика живописной структуры иконы. Смерть Христа, ставшая залогом новой жизни, предопределила отношение к «концу» и «тьме» как к «началу» и воскресению, поэтому и семантика черного в иконописи была неоднозначной. Наряду с белым, красным и рыжим черный конь упоминается в библейских текстах, прежде всего в Апокалипсисе. По толкованию Андрея Кесарийского, всадник на черном коне, появившийся в момент снятия Третьей печати (Откр. 6, 5–6), означает «плач об отпавших от веры во Христа по причине тяжести мучений». Георгий, стяжавший венец победителя своим триумфом над невероятными мучениями, «смертию смерть поправший», мастью своего коня мог символически отменять наказание апокалипсического образа, подобно тому как наступивший на голову змия Христос своей Жертвой и Светом отменил черную тьму ада и смерти.

Иконографические особенности иконы, более всего сближающие ее со среднерусским или ростовским кругом, согласуются с ее художественным стилем, также тяготеющим к искусству ростовских земель. Архаичные приемы обработки лицевой стороны – чуть намеченный ковчег, исполненный аурипигментом фон с двойными киноварными рамками и двуцветной красно-коричневой лузгой, яркие, крупно нанесенные надписи – восходят к живописной традиции северо-восточных земель середины – второй половины XIV в.

На нее указывают и технические особенности: отсутствие паволоки, исполненное без санкирной основы с помощью аурипигмента личнóе письмо, положенное на слои прозрачной легкой прокладки с длинными тонкими белильными светáми, а также подвижный и активный завершающий рисунок, придающий абрисам мягкую объемную форму. При минимальных средствах мастер достигает эффекта высокого рельефа, почти скульптурности лика, сам тип которого – удлиненный, с выпуклым лбом и сдвинутой назад прической, придающий образу скорбно-величественное выражение, – также принадлежит искусству последних десятилетий XIV столетия

Этому времени более всего соответствует контраст между скругленными монументальными формами и пронзительно острыми, хрупкими деталями, складками (оттянутые края платья Георгия или конусообразно сложенный конец плаща), а также между чуть гипертрофированными подробностями: непомерно увеличенная и вытянутая рука Георгия и его маленькая нога, оттягивающая стремя. С ростовской живописной традицией памятник уверенно сближает не только характер композиции, обладающей насыщенной плотностью и активностью, когда за счет движения по диагонали вытягиваются все ее составляющие (копье – рука Георгия – его непомерно вытянутое хрупкое тело – нога, движение которой сливается с поступью лошади), но и, особенно, прозрачный и нежный колорит, сочетающий сгущенные цвета коричневых и красных со светлыми охрами, аурипигментом и тающей голубой краской.

Опубл.: Музей русской иконы. Восточнохристианское искусство от истоков до наших дней. Каталог собрания. Том. I: Памятники античного, раннехристианского, византийского и древнерусского искусства III–XVII веков / Под ред. И. А. Шалиной. М., 2010. Кат. № 2. С. 50–53 (текст И.А. Шалиной).