Климов Г.П. - об авторе

Практически вся информация о Климове известна с его собственных слов, дело осложняется тем что он стал перебежчиком, а документы были утрачены. Объективных исследований его последующей жизни и деятельности также не имеется.

По его словам в 1949-1950 годах работал в ЦРУ одним из руководителей программы ведения психологической войны. Он участвовал в одном из наиболее засекреченном до сих пор проектов американской разведки - Гарвардском проекте по изучению советского человека...

В 1951-1955 годах был председателем Центрального Объединения Послевоенных Эмигрантов из СССР (ЦОПЭ) и главным редактором журналов «Свобода» и «Антикоммунист» (последний на немецком языке).

В 1958-1959 годах работал в качестве консультанта в Корнельском Проекте в Нью-Йорке, где тоже занимался «хитрыми психологическими исследованиями», связанными с Венгерским восстанием 1956 года.

В своих произведениях отстаивает идеи евгеники (вырождение, дегенерация), а также упрощённую версию связи наследственных заболеваний с вырождением...

Климов Г.П. - книги бесплатно:

"Протоколы советских мудрецов" раскрывают перед читателем бездны человеческих трагедий в душах великих и всем известных в мировой истории личностей. Григорий Климов заставляет понять, что этот мир еще менее комфортен и что вся жизнь человека... -

Загадочные процессы вырождения, дегенерации, душевных болезней и половых извращений называются в Библии дьяволом, князем мира сего, имя которому легион. Русский писатель-эмигрант Г.П.Климов отобразил эти явления в нашумевшем на Западе...

"Песнь победителя" - автобиографическое и первое произведение Григория Петровича Климова, принесшее ему известность в послевоенной Европе, а затем и во всем читающем и думающем мире. Первое издание этой книги вышло под названием...

ГРИГОРИЙ КЛИМОВ /Моя автобиография/

Поскольку я пишу мой "Семейный альбом", то пора мне написать и свою собственную биографию.

Родился я 26 сентября 1918 года в городе Новочеркасске по Песчаной улице № 38 /теперь это улица Грекова, донского художника-баталиста/, в доме казачьего полковника Никифора Попова, мужа моей бабки по матери Капитолины Павловны Поповой.

Эта моя бабушка Капа была родом из Одессы, девичья фамилия Дубинина. Первым браком она была замужем за Иваном Пушкиным, по словам бабки, каким-то циркачем-антрепренером. От этого брака родилась моя мать Анна Ивановна Пушкина. В 1895 году, во время золотой лихорадки на Аляске, дед-циркач сел на китобойное судно и отправился на поиски золота в Америку, где он бесследно пропал. Во всяком случае, так гласит семейная легенда.

Вторым браком бабушка Капа вышла замуж за казачьего офицера Никифора Попова, начальника казачьей охранной части в Одессе. Во время революции 1905 года, когда евреи устраивали демонстрации и бросали бомбы, Никифор со своими казаками разгонял евреев. А когда русские устраивали погром и громили евреев, Никифор и его охранная часть разгоняли русских и спасали евреев.

Всю первую мировую войну Никифор, уже в чине полковника, воевал на фронте. А бабка-полковница всю войну была где-то рядом, вероятно в ближнем тылу. Но бабка была боевая. Она распевала походные казачьи песни и рассказывала мне, мальчишке, всякие истории. После революции, в советское время, мои отец и мать принципиально молчали, так как говорить о прошлом в то время было опасно. Самой говорливой была бабушка Капа. И большинство вещей о прошлом моей семьи я узнавал из обрывков ее слов.

В конце войны Никифор был контужен тяжелым снарядом и отправлен помирать домой в Новочеркасск. Уже перед смертью за выслугу лет он был произведен в генералы и получил генеральскую шинель на красной подкладке. Из этой шинели позже выдрали красную подкладку, а сама шинель служила трем поколениям: сыну Никифора - моему дяде Вениамину, или просто дяде Вене, моему старшему брату Сережке и наконец мне. Никифор умер еще до революции.

Когда я родился, на Дону свирепствовала гражданская война. Бабка рассказывала, что артиллерийский снаряд пробил крышу нашего дома и застрял в стене как раз над моей кроваткой. Но... не разорвался! "Тебе здорово повезло!" - говорила бабушка.

Позже, когда я был в 5-м классе школы, наша учительница Евгения Платоновна задала нам такое задание: "Опишите самые памятные события в вашей жизни". Я описал эту историю со снарядом и закончил ее так: "Я только не знаю, чей это был снаряд - от красных или от белых". За это сочинение я получил от Евгении Платоновны мою первую "5" по литературе.

В страшный голод 1921 года, чтобы спастись от голодной смерти, моя семья перебралась в городок Миллерово, где занялась натуральным хозяйством: женщины развели кур, коз и наконец свиней. А отец работал доктором. Я же был пастухом и пас наших козочек, ловил тарантулов и пиявок, которых мы, мальчишки, сдавали в аптеку. Помню, что козы едят любые колючки, которые никто другой есть не будет, и любят лазать по кручам, куда никто другой не залезет.

В 1926 году наша семья вернулась в Новочеркасск, бывшую столицу Всевеликого Войска Донского, или ВВД, как писали до революции на письмах. Поселились мы по Московской № 45, во флигеле в глубине двора. Этот флигель, "старый орех у балкона" описаны в "Князе мира сего", где в молодости жили братья Рудневы. Я же прожил в этом доме до 1941 года, а моя мать и бабушка жили там до самой смерти. Сейчас в этом доме живет пенсионер по фамилии Шило, который помнит моих родителей. Он пишет мне, что недалеко от входа на новочеркасское кладбище стоит большой памятник из черного мрамора моему деду по отцу Василию Калмыкову /тогда я был Игорь Борисович Калмыков/. А рядом приютились заброшенные могилки моего отца, матери и бабушки.

Учился я в школе на углу улиц Московская и Комитетская. Окончил я эту школу отличником, то есть 100% отметок "отлично", в 1936 году. Как отличник я был принят без экзаменов в Новочеркасский индустриальный институт -НИИ. Все казалось в порядке.

Но затем произошло событие, которое переломало мне всю жизнь. В августе 1938 года арестовали моего отца, доктора Бориса Васильевича Калмыкова. Тогда в стране свирепствовала так называемая Великая Чистка 1935-1938 годов, о которой сегодня мало кто помнит. Несколько раз арестовывали и расстреливали все советское и партийное начальство. Затем последовали аресты среди профессуры нашего НИИ. Хватали, казалось, всех и вся. Вся страна замерла в страхе, в ожидании ночных арестов. Это было страшное время.

Всю первую мировую войну мой отец был врачом казачьего полка, а потом всю жизнь был доктором и лечил людей. Я думаю, что арестовали его как человека "из бывших", за прошлое, за его отца и братьев. После ареста отца, когда терять было уже нечего, бабушка Капа проговорилась о том, что от меня до этого тщательно скрывали: "Вон, Новочеркасский сельскохозяйственный институт в Персияновке - ведь это бывшее имение твоего деда".

Но дело в том, что никаких помещиков на Дону не было, за исключением некоторых особо отличившихся казачьих генералов. Та же боевая бабка-полковница говорила, что мой какой-то прадед учился в Военной академии в Петербурге, знал арабский язык и воевал на Кавказе. Видимо, его и наградили поместьем в Персияновке - поселке недалеко от Новочеркасска.

Старший брат моего отца, дядя Вася, до революции был следователем по особо важным делам при атамане Всевеликого Войска Донского. После революции в 1926 году дядю Васю арестовали в Ростове и дали 10 лет Соловков, где он вскоре умер или, возможно, его просто убили, без суда и следствия, тогда это просто делалось. Советская власть была очень подлая и злопамятная. А в трехэтажном доме, принадлежавшем дяде Васе, как в насмешку, была первая в Новочеркасске Чека, где красные расстреливали белых.

Позже, в мое время, в 30-е годы, в этом доме на углу улицы Декабристов и Спуска Степана Разина был Учительский институт. Сегодня, в 2002 году, в этом доме помещается Техникум пищевой промышленности. Таким образом, после моих предков в Новочеркасске остались два хороших учебных заведения.

Младший брат моего отца, дядя Витя, во время первой мировой войны был военным юристом, а после революции он был следователем "Освага", то есть Осведомительного Агентства, то есть контрразведки Добровольческой армии белых. Дядя Витя воевал до конца и в конце гражданской войны эвакуировался за границу и жил в Болгарии, в Софии. Так или иначе, но в моей крови гены и наследственность двух царских следователей. Возможно, что это заметно даже в том, как я пишу мой "Семейный альбом", где я пытаюсь докопаться до всяких сложных вещей: вплоть до библейского "зверя" и загадочного "числа зверя", которое обещает премудрость со слов самого святого Иоанна Богослова. А это задача очень серьезная.

После ареста отцу припомнили все похождения его предков и братьев. То, что тщательно скрывалось от меня, было прекрасно известно НКВД. Отца держали под следствием два года, а потом вынесли приговор, очень милостивый по тем временам. Во время Великой Чистки обычно или расстреливали, или давали 10 лет концлагерей. А отцу дали только 5 лет вольной высылки на поселение в Сибири. Тогда мало кто знал, что такое существует. Однако в 1941 году началась война, и в результате отец просидел в Сибири не 5 лет, а 15 лет, вплоть до смерти Сталина.

Когда в 1941 году началась война, меня в армию не брали как политически неблагонадежного, из-за ареста отца. Первые два года я работал инженером в городе Горьком, на маленьком судоремонтном заводе им. Ульянова. Жил я на Университетской улице, № 15, позже это стала улица Кузьмы Минина. Затем я сдал экзамены в аспирантуру в Индустриальном институте им. Жданова. Пришел я на завод увольняться, а мне говорят: "С завода есть только два выхода - в армию или в тюрьму". "Ладно,- говорю я, - тогда отправляйте меня в армию". Сказано - сделано. Подстригся я под машинку, засунул деревянную ложку за голенище, прихожу в военкомат. Но армия меня опять не берет как политически неблагонадежного, за грехи предков.

Так я оказался в аспирантуре Горьковского индустриального института им. Жданова, это совсем рядом по той же Университетской улице. Одновременно я поступил экстерном в Педагогический институт иностранных языков, на факультет немецкого языка. Дело в том, что я прилично читал по-немецки и решил улучшить эти знания, в аспирантуре это может пригодиться. За один год я сдал экстерном все экзамены за три года в Педагогическом институте иностранных языков, который помещался на той же Университетской улице. Потому она и называлась Университетской. Особенно тщательно я посещал занятия по разговорной практике немецкого языка. А чтобы не умереть с голоду, я работал грузчиком на ликероводочном заводе, где за работу платили водкой. Мы разгружали баржи с вином, которые приходили по Волге с Каспийского моря. А кругом меня бушевала война.

Но черти тянули меня выше - и я решил перевестись в аспирантуру Московского энергетического института им. Молотова, самого лучшего института по моей специальности. Сказано - сделано. В сентябре 1943 года я перебрался из Горького в Москву, перевелся в московскую аспирантуру и одновременно поступил экстерном в Московский педагогический институт иностранных языков, который помещался по Метростроевской улице № 38. Здесь я получил студенческий билет 4-го курса немецкого языка, который мне позже очень пригодился. Ходил я только на практику немецкого языка.

Людей с высшим образованием тогда, как правило, отправляли в военные училища и выпускали офицерами. Но для этого нужно было пройти специальную анкету о социальном происхождении, а у меня анкета была такая, что с ней никуда не пускали. В результате в ноябре 1943 года меня загребли в армию - как рядового солдатика, опять как политически неблагонадежного. На солдат никакой анкеты не требуется, у тебя только "Солдатская книжка", где твое социальное происхождение не спрашивают.

В общем, карабкался я, как муравей, наверх и наверх, а затем сверху загудел на самый низ - в солдаты. Ладно, служу я верой и правдой моей советской родине, которая стала мне мачехой. Биография у меня такая запутанная, что и вспоминать не хочется.

В конце концов, в июне 1944 года попадаю я в отдел кадров Ленинградского фронта. Набирают в какое-то военное училище, где требуется знание иностранных языков, в особенности немецкого. А у меня в кармане гимнастерки каким-то чудом сохранился студенческий билет 4-го курса московского института иностранных языков. Мне говорят: "О-о, это верный кандидат!" - и дают заполнить анкетку. А в этой анкетке такие вопросики: есть ли у вас репрессированные родственники? Есть ли родственники за границей? И сбоку предупреждение: "За дачу ложных показаний вы будете отвечать по законам военного времени". Вопросики знакомые, они меня всю жизнь преследуют.

Ладно, сажусь я и честно пишу: один дядя пропал на Соловках, второй дядя за границей, а отец в Сибири. С моим студенческим билетом и этой злополучной анкеткой меня проводят к начальнику отдела кадров Ленфронта. Полковник читает мою анкету и говорит: "А зачем вы тут эти глупости пишете?" - и показывает пальцем на моих родственников. Я говорю: "А вот видите сбоку "за дачу ложных показаний..."

"Ах, это старые формы. А теперь все переменилось", -говорит полковник и отеческим тоном продолжает: "Дайте я объясню вам нашу ситуацию. Москва требует от нас кандидатов. Мы посылаем всяких недоучек, в Москве они ко всем чертям проваливаются, и Москва возвращает их нам с ругательными письмами! Поняли? А вы верный кандидат - и вы нам нужны! Если же вы будете писать эти глупости, - полковник тыкает пальцем в анкету, - мы можем повернуть дело так, что вы не хотите служить в армии. Знаете, что это означает в военное время? Трибунал! То есть расстрел!"

Тем же доверительным тоном полковник говорит: "Вот вам чистая анкета - и не пишите в ней все эти глупости. Пойдите в соседнюю комнату и заполните новую анкету, а старую порвите и забудьте. Это приказ! Понятно? А об остальном мы позаботимся."

Вот что значит найти на себя правильного покупателя, думаю я. Так я попал в Москву, в привилегированный Военный институт иностранных языков Красной Армии -ВИИЯКА, который неофициально называли военно-дипломатической академией. Так для меня началась новая жизнь. До поры до времени.

В ВИИЯКА я попал на 4-й курс немецкого языка и проучился там с июля 1944 до июля 1945 года. Здесь за каждый год учебы давали одну звездочку и выпускали капитанами. Я проучился один год, хотя и последний, поэтому мне шлепнули на погоны одну звездочку и выпустили младшим лейтенантом. Потому я и говорю, что жизнь у меня очень запутанная.

Для прохождения дальнейшей службы меня отправили в Берлин, в Главный штаб Советской Военной Администрации СВА. Сначала я служил переводчиком у генерала Шабалина, который командовал всей экономикой Советской зоны Германии. Потом я был ведущим инженером Управления промышленности СВА. "Ведущими" эти инженеры назывались потому, что они "вели" определенную часть немецкой промышленности.

По штатному списку, теоретически ведущий инженер должен быть майором или подполковником. А практически там были все, кто имел диплом инженера. Так в нашем Отделе электропромышленности было 7 ведущих инженеров: один подполковник, один майор, один старший лейтенант, две гражданских личности из Москвы, один младший лейтенант - это я. А за соседним столом сидел солидный полковник, тоже ведущий инженер. Причем я был единственный, кто свободно говорил по-немецки, что давало мне большое преимущество. Мои коллеги часто обращались ко мне за помощью. К тому же я был самый молодой, ведь в 1945 году мне было всего 27 лет.

Должен сказать, что мы, советские оккупационные офицеры, были в очень привилегированном положении. Взять хотя бы жалованье. Когда я был инженером в Горьком, мое жалованье было 600 рублей в месяц. А в Берлине мне платили 2000 рублей. Но поскольку дело было за границей, нам платили в двойном размере, то есть 4000. А платили в марках, то есть вдвое, то есть 8000 немецких марок. И это на всем готовом. Квартира - бесплатно. Обмундирование - бесплатно. Еда - тоже какие-то копейки. Помню, в офицерской столовой стопка водки /знаменитые 100 грамм/ стоила 1 марку, хоть залейся ею!

Чтобы мы не срамились перед западными союзниками и не ходили в шинелях из американского сукна, всем офицерам СВА выдавали обмундирование для старшего комсостава, то есть все было повышенного качества. Нам выдавали "приклад", то есть все необходимое для шинели, а шили нам немецкие портные, которые были рядом. Сапоги нам шили немецкие сапожники. Фуражки - немецкие фуражечники. Даже разбитая Германия жила и работала лучше, чем страна-победительница.

Советские офицеры быстро разнюхали, что рядом есть немецкие аптеки, а потом и доктора. Частенько лечились не в советском военном госпитале, а у немецких докторов. В общем, жили мы как кум королю.

Поскольку я свободно говорил по-немецки, я чувствовал себя в Германии, как рыба в воде. И я должен сказать откровенно: если бы меня не трогали, я бы с удовольствием служил советским офицером в Германии всю мою жизнь. Некоторые люди так и делали, они старались остаться в Германии как можно дольше. Хороший пример: сегодняшний президент России Путин - бывший подполковник, который долго служил в Германии и даже говорит по-немецки.

Затем произошла глупая история с мотоциклом, которая имела для меня очень серьезные последствия. Ведь вся наша жизнь складывается из случайностей.

Сегодня в Америке на мотоциклах ездят только полицейские, хулиганы и самоубийцы. А в 1945 году в Берлине дело было иначе. Первым военным комендантом Берлина был генерал-полковник Николай Эрастович Берзарин, командующий Пятой ударной армией, штурмовавшей Берлин, генерал-полковник в 41 год. Боевой генерал. Герой Советского Союза, а погиб он от глупого и нелепого случая. Он любил кататься на мотоцикле и погиб, столкнувшись с грузовиком. Тоже случайность, из которых складывается наша жизнь.

А я из-за мотоцикла столкнулся с советской властью. У меня был красавец-мотоцикл. Такой красавец, что у меня его украли, прямо в Главном штабе СВА. Я пошел в соседний полицейский участок и взял там немецкого полицейского с собакой-ищейкой. Дал я собачке понюхать ключ от мотоцикла, и умненькая собачка быстро нашла вора. Но этим вором оказался майор Ерома, парторг Правового управления СВА. Майор юридической службы, партийный организатор - и ворюга!!!

И вот тут я сделал большую глупость. Я был молодой и глупый, и плохо знал советскую власть. Как полагается в армии в таких случаях, я подал рапорт начальству, то есть начальнику Штаба СВА генералу Дратвину, который передал мой рапорт начальнику Политуправления генералу Макарову. Если майор Ерома - это майор юридической службы, это значит, что во время войны он служил в Особом отделе, он особист и занимался расстрелом провинившихся солдат. На таких людях держится советская власть. Кроме того, членов партии нельзя судить, они неподсудны, сначала их нужно исключить из партии. А тем более что делать с парторгом? Всего этого я не знал, но это прекрасно знал начальник Политуправления.

Но история, конечно, скандальная. И чтобы замять это грязное дело, начальство решило убрать меня. В результате, как гром среди ясного неба, я получаю приказ о демобилизации и откомандировании в Советский Союз. Для меня это был страшный удар, которого я никак не ожидал. Ведь меня специально учили в ВИИЯКА для службы в оккупированной Германии.

А потом я серьезно задумался о следующем. Все офицеры и инженеры кругом меня были членами партии. Я был единственный беспартийный, и это бросалось в глаза, я был белой вороной. Но в партию, даже если я захочу, меня никогда не примут, при этом тщательно проверяют твое социальное происхождение, опять эта проклятая анкета. А быть беспартийным инженером - это выглядит как антисоветская демонстрация, и рано или поздно это кончится плохо. Ведь в стране все еще свирепствовала сталинщина. И попаду я, как и мой отец, в Сибирь.

В результате всех этих мучительных неприятностей и тяжелых мыслей я принял горькое решение - уйти на Запад. Я подробно описываю это в моей книге "Песнь победителя". Поэтому не буду повторяться.

Как анекдот, могу только добавить: сбежав из-за советского вора Еромы, я попал в лапы американских воров, которые обокрали меня почище майора Еромы. Вот несколько примеров. В советской зоне был своего рода Торгсин, пункт по приему от немцев золота и драгоценных камней в обмен на продукты. Заведовал этим пунктом советский лейтенант и литовский еврей Леонид Ольшванг. Затем он сбежал на Запад с мешочком золота и драгоценных камней, в надежде, что он откроет здесь ювелирный магазинчик. Но он попал в лапы американской контрразведки, в знаменитый лагерь "Камп Кинг", где американцы его полностью обокрали.

Другой советский беженец, Володька Рудольф-Юрасов, подражая знаменитому еврею Зюссу, спрятал себе в задний проход несколько бриллиантов. Но американские контрразведчики даже там эти бриллиантики нашли и украли. Потом этот сын Остапа Бендера долгие годы выступал на американском Радио "Свобода" в качестве радио-подполковника Панина.

Мои первые три года на Западе я жил в Штутгарте. Тогда в побежденной Германии была абсолютная безработица, и от нечего делать я написал несколько очерков о моей жизни в Берлинском Кремле и отослал их в газету "Посев". Редактор "Посева" Романов пишет мне: "Скажите, вы раньше где Работали - в "Правде" или "Известиях"? - и не хочет поверить, что я никогда ничего не писал. Пишу я дальше больше, и так через два года появляется книга "Берлинский Кремль".

Я вовсе не хотел описывать самого себя, моя жизнь была слишком запутанной и не характерной для того времени. Я хотел показать какого-то среднего советского человека, который шагал по жизни рядом со мной. Прежде всего, нужно было взять себе литературный псевдоним. Ведь по документам я был тогда Ральф Вернер.

Оглядываюсь я кругом. Был тогда в Штутгарте горький алкоголик Колька Климов, который в припадке белой горячки выпрыгнул с пятого этажа в окошко и разбился. Фамилия хорошая - Климов. Возьмем её. А как насчет имени? Мой любимый литературный герой - это Григорий Мелехов из "Тихого Дона". Так возьмем это имя - Григорий. Так родился Григорий Климов из "Берлинского Кремля". А какой ему чин дать?

Младший лейтенант - это звучит глупо. Ладно, сделаем его майором. Это так, посередке, не много, не мало. Ведь я описываю какого-то среднего офицера.

Если кто-нибудь когда-нибудь будет меня критиковать, что я, дескать, был только младшим лейтенантом, то я спрячусь за дедушку Льва Толстого. Ведь когда граф Толстой писал свои "Севастопольские рассказы", он был только подпоручиком, то есть тоже младшим лейтенантом. Так что не цепляйтесь к младшим лейтенантам.

О Штутгарте у меня остались самые теплые воспоминания. Маленький отельчик "Белый олень" на окраине Штутгарта, где я жил больше года. Моя молоденькая подружка Эллен Рейнхардт. Хотя иногда мне и приходилось туго, но я должен сказать, что в полуразрушенной Германии жизнь была лучше, чем в коммунистической России. И, самое главное, я мог дать волю моим чувствам и писать то, что я думаю. Мой лозунг такой: "Свободу и Родину мало любить - за них нужно бороться!" И я поставил это эпиграфом на моем "Берлинском Кремле".

В январе 1950 года я перебрался из Штутгарта в Мюнхен, где был центр русской эмиграции в Германии. Сначала я работал в так называемом Гарвардском проекте, где вырабатывались планы начинавшейся тогда психологической войны против СССР и подбирались соответствующие кадры. Затем я был членом редколлегии журнала "Сатирикон", которым крутил и вертел довольно оригинальный человек - Алексей Михайлович Мильруд. Позже это был для меня просто Алеша.

Алеша служил в американской военной разведке Джи-2 по Галилейпляц, № 2. Там сидели два американских майора, которые, как большинство американцев, не знали ни немецкого языка, ни тем более русского языка. Как же им заниматься разведкой? Они пили виски и вспоминали свой родной Техас. Их спас Алеша Мильруд, который болтал свободно по-русски, по-немецки, немножко по-английски и, конечно, на родном эстонском языке, которого никто не понимал, что тоже было плюсом. Всю войну Алеша, хотя и еврей, проработал в немецкой антисоветской пропаганде при гестапо и СС, учреждение под названием "Винета".

Теперь же Алеша, используя свой опыт в СС, изобретал всякие идеи и продавал их начальству, получая финансирование под свои идеи. В общем, человек он был ловкий. И двух американских майоров кормил, да и других людей, которые подходили под его идеи. Для этих целей служил соседний дом по Галилейпляц № 1, который так и называли "Дом чудес". Здесь Алеша Мильруд занимался своими фокусами.

Сатирический журнал "Сатирикон" держался на одном человеке - Николае Менчукове, которого раскопал где-то Алеша. Николай был очень талантливый карикатурист, полу еврей и полный алкоголик. Все шло хорошо, журнал процветал и шел в советскую зону Германии. Но потом еврей Алеша из-за какой-то чепухи повздорил с полу евреем Николаем, в результате чего Николай ушел в запой, и "Сатирикон" закрылся. Мне было очень жаль Кольку Менчукова, с которым мы частенько выпивали. Я увековечил его как карикатуриста Кукарачу в моей книге "Имя мое легион". Бедный Николай помер в сумасшедшем доме в Хааре около Мюнхена. Такова судьба многих талантливых людей.

После "Сатирикона" я был председателем Центрального объединения послевоенных эмигрантов из СССР - ЦОПЭ, главным редактором журнала ЦОПЭ "Свобода", а заодно и главным редактором журнала на немецком языке "Антикоммунист". Все это были выдумки Алеши Мильруда. Занимались мы пропагандой, шумели на всю Германию, поставляли материалы для "Голоса Америки" и Радио "Свобода". Все это, конечно, шло в советскую зону Германии.

Моя книга "Берлинский Кремль" была переведена на немецкий, английский и другие языки. Голливуд поставил по этой книге фильм "Путь без возврата", который на Международном Берлинском кинофестивале 1953 года получил первый приз как "Лучший немецкий фильм года". Лучшим английским фильмом года был полнометражный фильм "Коронация Елизаветы II". А лучшим французским фильмом года был признан фильм "Жижи" с очаровательной французской актрисой Лесли Карон. Так что соседи у меня были хорошие - английская королева и восхитительная Лесли Карон. В резулmтате у Григория Климова получилось хорошее имя, которым и воспользовался Алеша Мильруд для своих комбинаций. Он играл у меня роль политкомиссара от ЦРУ. Так продолжалось пять лет, с 1950 по 1955 годы.

Все шло хорошо. Должен сказать, что Алеша был приятным начальником, который говорил мне так: "Гриша, имей в виду, что я твой лучший друг!"

Но затем получился ряд глупых случайностей, в результате которых я, нежданно-негаданно, очутился в Америке. История такая запутанная, что её даже трудно описать. Попробую сделать это как можно короче.

Я обязательно хотел русскую жену, и в Америке у меня была невеста, которая всеми правдами и неправдами заманивала меня в Америку, а когда я прилетел, заявила, что она передумала, что она любит другого и так далее. И только позже я выяснил, что это чертова лесбиянка и садистка, которая использовала меня, чтобы замаскировать свое лесбиянство.

Вторая случайность. Помощник Алеши Славик Печаткин однажды в пьяном виде перепутал меня с Алешей и полез ко мне с гомосексуальной любовью. Я тогда даже не понял, что это такое, просто человек перепился. Но Славик, видимо, сказал Алеше, что он засыпался, и Алеша подумал, что я догадался, что это два педераста. А это тогда в американской разведке категорически запрещалось. В результате Алеша забил тревогу, решил убрать меня как опасного свидетеля и обратился за помощью... в КГБ. И вскоре я почувствовал, что КГБ за мной охотится.

Хотя я не знал, что мой Алеша педераст, но КГБ это прекрасно знал и шантажировал его, сделав двойным агентом. ЦРУ ему платило, а КГБ доило. Все это сложные лисьи игры между ЦРУ и КГБ, где и сам черт запутается. Все это я выяснил только задним числом, значительно позже.

Это было буквально коварство и любовь. Если моя невеста Наташа Мейер меня в Америку заманивала, то мой комиссар Алеша Мильруд, желая избавиться от меня, подталкивал меня в спину. К тому же Алеша, будучи педерастом, знал, что Наташа лесбиянка. Если со стороны Наташи это была подлость, то со стороны Алеши это было предательство. А в ЦРУ предательство не любят, от этого часто зависит жизнь человека. Так или иначе, то, что не удалось КГБ, удалось Наташе Мейер. С помощью Алеши, который уверял меня, что он мой лучший друг.

В общем, можно сказать, что в 1955 году в возрасте 37 лет я очутился в Америке не по собственному желанию, а в результате интриг, подлости и предательства. Для меня было существенно, что я читал по-английски, но никогда не говорил по-английски. А начинать новую жизнь в Новом Свете в возрасте 37 лет немножко поздновато. И начинать говорить по-английски тоже поздновато. В результате, если в Германии я чувствовал себя, как рыба в воде, то в Америке я почувствовал себя, как рыба, выброшенная на песок.

Чтобы как-то использовать столь серьезный переломный момент в моей жизни, я решил написать вторую книгу. Я хотел написать просто роман из советской жизни. А реальная жизнь подсовывала мне совсем другое. Случайно читаю я в "Новом русском слове", что Гарвардский проект, где я когда-то немножко работал, был построен на "комплексе латентной педерастии Ленина". И это послужило мне ключом ко многим загадкам - и моей капризной невесты, которая оказалась лесбиянкой, но процветала на "Голосе Америки", и моего комиссара Алеши, который оказался замаскированным педерастом. Оказывается, что американцы построили всю свою психологическую войну против СССР на комплексе педерастии Ленина.

Заинтересовался я этой чертовщиной, копаю все дальше и больше. Ведь здесь истоки и корни русской революции, а затем и Великой Чистки. Постепенно я переключился на эту тему - гомосексуальность и вообще дегенерацию. А затем дело доходит и до дьявола.

Пишу я год, пишу два, пишу три, и к концу третьего года дьявол меня так запутал, что я сам убедился, что моя рукопись никуда не годится, что печатать её нельзя. Получилась какая-то чепуха. Дело в том, что я взялся за тему, которой не знал и которую недаром называют дьяволом. А все мои сбережения кончились, и нужно было идти работать.

Но тема дьявола меня заинтересовала, и я чувствовал, что я на правильном пути. Свою злополучную рукопись я заново перерабатывал и переписывал три раза. У меня по сей день хранятся в чемодане 50 общих тетрадей по 50 страниц, которые никуда не годятся, и это только первый вариант. Потому опытные люди и говорят, что писательство - это 10% вдохновения и 90% работоспособности. Начав писать в 1955 году, только в 1970 году я выпустил сначала "Князя мира сего", а затем, в 1975 году, вышла книга "Имя мое легион". Это был третий вариант одной рукописи, которую я разрезал на две части.

В 1958 году я пошел работать по моей инженерной профессии, одновременно я женился и получил американское гражданство. Это была жизнь типичного среднего американца, где и писать-то не о чем.

Но должен сказать, что для написания моих книг на тему о дьяволе мне пришлось перепахать массу специальной литературы, начиная с Библии и кончая доктором Фрейдом. Часто читал я в метро, когда ехал на работу или возвращался с работы. В кармане у меня был огрызок красного карандаша, которым я подчеркивал важные места. Так я собирал тайные знания о Боге и дьяволе, наподобие моего героя - красного кардинала Максима Руднева. Поэтому ко всем моим книгам я прилагаю "Частичную библиографию использованной литературы". Там много интересных книг.

Когда американцы воевали во Вьетнаме, я некоторое время работал инженером на строительстве военного аэродрома во Вьетнаме. Половина аэродрома была закончена и воевала, там стоял авиационный полк, а мы заканчивали вторую половину. Для меня это была интересная работа в тесном контакте с американской армией. Должен сказать, что никогда меня не кормили так хорошо, как в рабочей столовой нашей строительной компании. Ох, и богатая же страна эта Америка! Чтобы не располнеть, я пропускал обед и вместо обеда ходил купаться в изумрудном Южно-Китайском море.

В 1970 году, проработав 12 лет, в возрасте 52 лет я оставил работу и жил на доход с моих акций и облигаций. Если жить скромно, это давало мне независимость и возможность посвятить все свое время литературной работе. Мою следующую книгу "Протоколы советских мудрецов" я писал спокойно и без перерывов с сентября 1975 по май 1981 года. В этих "Протоколах" я использовал все те интересные материалы, которые остались у меня после написания "Князя" и "Легиона". Тема эта, должен сказать, неисчерпаемая.

Пока я дергал дьявола за хвост в моих книгах, дьявол тоже не сидел без дела - он вселился в мою жену. В результате в 1975 году моя жена заболела климактерическим помешательством и стала сходить с ума, очень медленно и незаметно. Потому богословы и говорят, что дьявол приходит неслышными шагами. Очень правильное наблюдение, и я с этим совершенно согласен, так как пережил это на собственном опыте.

Так, сижу я и пишу мои "Протоколы", а жена меня пилит: "Брось ты писать свои глупости. Займись чем-нибудь более продуктивным".

Обращаюсь я за помощью к о. Митрофану из церкви "Спаса-на-грехах", который когда-то говорил, что он передо мной преклоняется за моего "Князя мира сего". Но о. Митрофан не может мне помочь, так как у него самого сестра сошла с ума в форме климактерического помешательства, и он знает, что это штука неизлечимая - его сестра уже давно сидит в сумасшедшем доме. Так что у меня приятные перспективы.

И за примерами далеко ходить не надо. Моя теща много лет путалась с армянином Арамом, жена которого, полу еврейка Любочка, уже давным-давно сидит в том же сумасшедшем доме, что и сестра о. Митрофана. И у моего друга с "Голоса Америки" Коли Лясковского такая же история, правда, там до дурдома дело не дошло, все обошлось идиотским разводом. Тут полезно знать, что в Америке больше половины больничных коек заняты психически больными. И еще полезно знать, что женщин сумасшедших в 3 /три!/ раза больше, чем мужчин. Вот вам и прекрасный пол.

Моя жена психовала 3 года и, в конце концов, в 1978 году взяла грязный развод, заявив в суде, что я хотел ее убить, и выпросив у судьи "Постановление о защите". А это уже мания преследования. В результате после 24 лет брака, в возрасте 60 лет я очутился в одиночестве. Сижу себе и пишу мои "Протоколы". А история с женой служит мне хорошей иллюстрацией к тому, что я пишу.

"Протоколы" вышли в 1981 году, и после этого я решил, что писать мне больше не о чем. Живу себе потихоньку как американский пенсионер, завел себе кошечку и играю с этой кошечкой. А жизнь идет своей чередой.

В 1988 году мой хороший друг Николай решил порыться в моих архивах, а это 5 больших папок-гармоник и картотека, где я собирал самые существенные и интересные материалы, куда я даже сам и даже теперь, в 2002 году, заглядываю в поисках всяких справок. Ох, много там всякого цимиса!

Рылся Николай, рылся и потом говорит мне: "Григорий Петрович, у вас здесь еще столько интересных материалов, а вы ничего не пишете. Знаете что? Садитесь-ка вы за ваш письменный стол и читайте лекции по вашим архивным материалам и карточкам, а я буду снимать это видеокамерой на видеокассеты".

Попробовали мы, и получается вроде неплохо, что-то новое, как в кино. Начали мы снимать в феврале 1988 года и продолжали по уик-эндам более двух лет, до июля 1990 года. В общей сложности получилось 35 видеокассет по 2 часа каждая.

Позже эти видеокассеты попали в Россию, где у власти был уже Ельцин. С этих видеокассет сняли копии на пишущей машинке, и, в конце концов, из этой серии видеокассет получились две книги - "Красная каббала" и "Божий народ". Откровенно говоря, я сам этого не ожидал, и все это получилось как-то случайно. В этом значительная заслуга Николая, который играл роль режиссера во всем этом предприятии.

Сейчас эти мои последние книги гуляют по России вместе своими другими книгами. Общий тираж уже перевалил за миллион. И я надеюсь, что мои книги помогут некоторым людям разобраться в тех сложных проблемах, которые испокон веков называют Богом и дьяволом.

Я как бы изобрел новую науку, которую я условно называю высшей социологией. Началось это в ироническом смысле, как пьяный бред красного кардинала Максима Руднева. Но постепенно это приобретало логическое и тактическое содержание и становилось своего рода реальностью.

Сегодня в письмах по Интернету мои читатели искренне благодарят меня за эту высшую социологию, которая помогает им ходить по жизни более осознанно. Иначе вы будете бродить по жизни, как слепой по минному полю. Вспомните-ка роковые проценты доктора Кинси. А сколько за этим горя и несчастья?

Судя по реакции читателей, я вижу, что мой труд не пропал даром, что мои книги делают доброе дело - и это согревает мое сердце.

На этом я заканчиваю мою биографию.